Но вскоре, несмотря на путавшихся под ногами щенков и детей, большой зал Несланд Эльца, избранный Янис-Эль для празднования Нового года и встречи волшебного дракона Ультен-Кир-Шуи, засиял. Вековая пыль покинула насиженные места, загаженные мухами предки Альфа и Луты, кажется, даже начали улыбаться со своих отмытых портретов, отодвинутые к стенам за ненадобностью столы заняли положенные им места в центре, под огромной люстрой.

Сама же Янис-Эль командовала «парадом», стоя на табурете. И не потому, что возомнила себя Наполеоном, а по той простой причине, что ей занималась портниха. Эту женщину привела растерянная, но при этом, кажется, обрадованная Ханна. Янис-Эль было хотела от встречи уклониться, но жизнь не позволила. После всех последних перипетий носить было уже совершенно нечего. Штаны и прочая одежка в этом гадском месте становились воистину одноразовыми.

Поскольку Эйсон вновь заперся у себя в комнате и носа из нее не казал, то всю красоту и модную продвинутость модели мини-платья и положенного к нему «халата» Янис-Эль пришлось объяснять портнихе на пальцах. Попытки нарисовать что-то похожее ни к чему не привели — художник из Янис-Эль был хуже, чем из дерьма пуля. Много вони — толку чуть.

В самый разгар «веселья» заявился дор Халльрод. У него за спиной маячил слуга, и маячил как-то так, что сразу стало понятно — именно он святоше и донес о том, что творилось в большом зале Несланд Эльца. А стало быть, вполне возможно, именно он ранее нашептал ему и о том, где и как провела ночь жена хозяина замка. Что ж, одной проблемой меньше. Теперь Янис-Эль, по крайней мере, знала в лицо стукача, которого не так давно сама себе пообещала отделать ремнем совсем не в садистских, а в самых что ни на есть правильных, воспитательных целях. Одно было плохо — лицо это совсем не совпало с физиономией того типа, что приносил ей еду и пенное питье в купальню. Значит… А что это значит? Да ничего, кроме того, что было понятно и раньше: гадючник — на то и гадючник, чтобы в нем гадов было, как фантиков у дурака.

Некоторое время дор Халльрод следил за мечущимися слугами и Янис-Эль, стоявшей с раскинутыми в стороны руками, а после все-таки решил вмешаться. Дело сразу застопорилось, слуги замерли, посматривая то на Янис-Эль, то на Халльрода. Зараза! Досадную помеху требовалось нейтрализовать.

— Дорогой шу-урин! — заорала Янис-Эль со своей табуретки, поцелуйно выпячивая губы на длинном «у».

— Я вам не шурин, — тут же послушно взъярился святой отец и двинулся к Янис-Эль.

— Вы очень вовремя, — продолжала орать она, не обратив никакого внимания на поправку. — Я как раз хотела посоветоваться с вами по поводу длины своего праздничного платья.

Халльрод зашаркал ногами еще быстрее, но зал был воистину огромным.

— Мой супруг, пресветлый дор Несланд, — вопила Янис-Эль, — считает, что оно должно быть таким, — подол хламиды, которую на ней, словно на манекене, собирала булавками портниха, был тут же подтянут так, что едва покрыл попу, — а мне кажется, что таким, — подол спустился сантиметра на два ниже. — Так, я считаю, намного, намно-о-ого целомудреннее.

— Что?! — взвыл Халльрод и аж закашлялся, подавившись воздухом и собственным ядом. — Эйсон считает?! Что?! Мне немедленно следует переговорить с ним!

Святой отец развернулся и зашкандыбал уже в сторону лестницы, явно намереваясь выковырять хозяина замка из его норы и хорошенько помучить.

— Бдыщ, бдыщ, — пробурчала себе под нос Янис-Эль и изобразила руками стрельбу из двух пистолетов. — Одним махом двоих побивахом, — а потом, когда дверь за тощей спиной дора Халльрода захлопнулась, добавила громче: — Чего замерли, сукины дети? Противник на время нейтрализован. За дело! Уберетесь здесь, займетесь остальным замком! А то дожили — скоро крысы на головы гадить будут, если среди тараканов проберутся! Неужто самим не противно?

Когда портниха, разметившая все, что необходимо, наконец-то освободила свою новую госпожу от себя и своих вездесущих и до крайности острых булавок, Янис-Эль еще какое-то время позанималась украшательством вместе с Лутой и Альфом — вспомнив собственное детство, научила их вырезать из плотных листов какой-то фигни, которую она определила для себя как бумагу, дырчатые снежинки и звездочки, чтобы после приклеить их клейстером на окна. Потом, памятуя о своих постоянных мучениях от недоедания, бросила дальнейшее руководство уборкой на удачно подвернувшуюся под руку Агнессу и направилась на кухню, где битый час делала вид, что обсуждает праздничное меню, в котором на самом деле ни черта не понимала, а тем временем лакомилась горяченькими пирожками с какой-то невероятно вкусной фруктовой начинкой.

Щенки кадехо, явно считав ее мыслишки про место, где вкусно кормят, бросили Альфа и увязались следом. И теперь тоже поджирали что-то из мисок на полу, чавкая и от нетерпения подрагивая хвостиками и ушками. Лута украсила малышей цветными ленточками на шеях — одному досталась красная, другому синяя. Теперь их было легче различать, и Янис-Эль подумала о том, что неплохо бы как-то назвать этих непосед.

Начала что-то изыскивать и вдруг обнаружила, что сидит с недоеденным пирожком в руке, уставившись в одну точку, и думает об… Эйсоне. Вечный лес! Недотрога, мать его! Цветок роза, ненюханная даже пчелкой… Больше всего хотелось дать этому говнюку в морду, а потом еще и коленом поддых добавить, но совесть скреблась где-то внутри и мерзким голоском шептала, что и сама Янис-Эль хороша. Чего полезла к спящему без спросу? Любви и ласки захотелось? Ну что? Получила? Получи-и-ила. Так, что мало не показалось.

Нет, ну что за непруха? Ведь изначально ситуация, казалось бы, сложилась самым идеальным образом. Так, как и хотелось, лучше не придумаешь: муж, который не имеет никаких видов на ее тело, удаленное тихое место, хозяйство и гарнизон, которыми можно заниматься, чтобы не заскучать… Живи — и радуйся. Так ведь нет! Надо ведь было как последней дуре запасть на этого чудика с наивными ангельскими глазками!

И ведь кто б подумал такое? Ехала-то сюда и все думала, как будущего муженька — однозначно похотливую скотину — от себя поганой метлой гонять будет. А теперь сама… Эх. Нет в жизни справедливости, прав был дед Саши Иртеньевой, который всегда именно так завершал свои вздохи и охи по поводу очередных свалившихся на него проблем.

«Но дальше — все! — пообещала себе Янис-Эль. — Нет — значит нет. Никогда не навязывалась и начинать не буду!»

Приказав себе перестать разводить нюни, она запихала в рот остатки пирожка. Сказала румяной поварихе, что она — гений, а предложенное ею меню Новогоднего стола — достойно внимания самого пресветлого лира Бьюрефельта и, свистнув было задремавших прямо возле мисок щенков, имена которым она так и не придумала, отправилась обратно в большой зал. Однако войти в него не рискнула — за тяжелыми двустворчатыми дверями ругались.

— Да мне нет дела до того, во что она будет одета! — затравленно рычал пресветлый дор Несланд.

— А должно быть! — гневливо гавкал в ответ пресветлый дор Халльрод. — Она ваша супруга, Эйсон, и вы обязаны…

— Оставьте меня в покое, наконец!

Янис-Эль усмехнулась и показала двери кукиш.

— Что значит — в покое? Этими своими «мини» она опозорит и вас, и весь Несланд Эльц. Она и так сегодня весь день бегает по дому в совершенно непристойном виде. Кто угодно может видеть ее ягодицы…

Янис-Эль повиляла задом и сделала губки бантиком.

— Она что — вообще без штанов?!

— Нет, но…

— Так какого хрена?

— Не заставляйте меня объяснять очевидные вещи!

— А я все же послушал бы!

Янис-Эль скрестила руки на груди и закивала в сторону скрытых за дверями спорщиков: ей тоже хотелось послушать, как святой отец Халльрод будет рассказывать пресветлому дору Несланду о тычинках и пестиках. Но тут к спору присоединились новые, совершенно нежданные участники.

— А что такое ягодицы? — спросил Альф, и святой отец Халльрод, по всей видимости, уже набравший воздуха для очередной гневной энциклики, закашлялся, вновь им подавившись.