— Я так понимаю, — склонив голову спросил король, — что ваш брак, пресветлая дора Янис-Эль, хоть и был вам навязан, как чистая формальность вами уже не воспринимается? Вы говорите о доре Несланде и его детях, как о своей семье.

Янис-Эль улыбнулась чуть смущенно и развела руками. Пресветлый лир Бьюрефельт кивнул, явно адресуясь не столько собеседнику, сколько своим мыслям.

— Я рад.

— Я обещаю, за ними присмотрят, — Тэйя подошла ближе и положила руку Янис-Эль на плечо. — И мэтр Курдбах получит соответствующее указание, и… Короче, присмотрят.

— Интриганка, — проворчала Янис-Эль. — Хитрая рыжая интриганка.

Тэйя засмущалась и опять принялась одергивать платье. Король смотрел на нее тепло и с очевидной любовью, а потом подмигнул Янис-Эль:

— Настоящие хитрецы у нас в Совете магов сидят. Тэйя еще только учится. И правильно делает. Кто-то же должен в семье понимать, что к чему.

Эри-Ри и Фрейнериль-Мир-Тэ в два счета доставили Янис-Эль на поляну, где был привязан сарим и поджидали кадехо, быстро простились и отбыли. Янис-Эль долго смотрела им вслед с улыбкой. Странная все же эта королевская семья. И по местным меркам, и по земным уж точно. Какая бы нормальная жена потерпела рядом с собой официальную любовницу своего супруга? Да еще с учетом того, что к этой самой любовнице-эльфийке комплектом шла своенравная драконица, которая, похоже, относилась к ним всем, включая самого пресветлого лира, как к своим… гм… детям. Точно! Янис-Эль вспомнила, как дора Фрейя выудила из купели подгулявшую компанию, прибывшую навестить ее в Несланд Эльц, обсушила их и погнала домой, словно нашкодивших девчонок-хулиганок. Дети. Именно так. Да и чему удивляться? Как иначе могло относиться к людям с их жалкой продолжительностью жизни, да и к эльфам тоже столь могучее и древнее существо?

Покачав головой, Янис-Эль отправилась к сариму. Кадехо поприветствовали ее волной радостных мыслей и попытками поставить на плечи лапы, чтобы ловчее было лизать. Намерение затоптать себя Янис-Эль пресекла, на ментальную ласку ответила нежностью.

Стражники пускать ее в Академию сначала отказывались наотрез, потом вдруг стали смирными и благодушными — видимо, не без влияния кадехо. Корпуса — и учебные, и здание общежития — были темными и тихими. И лишь в большом тренировочном зале мерцал свет. Янис-Эль удивилась и отправилась посмотреть. Окно располагалось довольно высоко, но она забралась на спины не сильно довольных этим кадехо и все-таки сумела заглянуть внутрь. А заглянув — замерла…

В зале была одна лишь благородная дора Ивонна Лотинфельт — новая преподавательница, которая обещала в самом скором времени всех без исключения студентов заставить вальсировать. И теперь, глядя на нее, Янис-Эль понимала, что это самое малое, чему могла обучить дуболомов-курсантов эта маленькая женщина.

Дора Лотинфельт танцевала. Легко и свободно — так, словно дышала. Говорят: пишет, как дышит. А вот теперь Янис-Эль увидела, что значит — танцует, как дышит. Стройное гибкое тело балерины изгибалось, скручивалось и неожиданно распрямлялось в звенящую напряжением струну. Каждая мышца, каждая линия тела была совершенна. А растяжке Ивонны Лотинфельт могла бы позавидовать и сама великая Майя Плисецкая.

Янис-Эль смотрела долго, приникнув лбом к стеклу. И с каждой минутой все больше убеждалась, что танцует дора Лотинфельт не от радости, а совсем наоборот. Словно выплескивает в танце свое отчаяние. Когда же, устав, она рухнула на пол — словно умирающий лебедь, как-то виденный капитаном Александрой Иртеньевой на сцене Большого театра, — что-то рухнуло и в душе у тех, кто за ней смотрел. А выяснилось, что их как минимум двое. Сама Янис-Эль, неустойчиво балансировавшая на спинах своих кадехо, и кто-то еще, выдавший себя неосторожным движением в темном провале полуоткрытой двери.

Пребывая в странном состоянии какого-то мистического восторга, Янис-Эль сползла на землю и, качая головой, пошла к себе. Она всегда завидовала людям, которые вот так, какими-то физическими действиями, могли выразить столь многое. Как Эйсон, рисуя, как Ивонна Лотинфельт в танце.

Джоанна давно и счастливо спала. Янис-Эль разделась, почесала на сон грядущий кадехо и подобравшегося к ней Жиробаса, который все-таки принял ее и теперь не царапался по поводу и без, а после, наконец, смежила усталые глаза.

Звуки побудки застали ее в самой скверной фазе сна — она подхватилась, ловя ртом воздух и дико озираясь. Сердце колотилось так, что прыгала грудь, а в животе что-то мерзко тряслось. Джоанны в комнате не было — видно, проснулась раньше и уже ушла умываться. Уняв сердцебиение, Янис-Эль тоже собралась и отправилась в купальни. Джоанна обнаружилась возле умывальника, над которым склонилась, начищая себе зубы.

— Джоанна, доброе утро, пойдешь сегодня вечером со мной на тренировку к дору Тарону? А то у него какие-то странные идеи о том, что наши с ним дополнительные занятия способны подорвать кому-то из нас репутацию.

— Тэбэ, — невнятно ответила Джоанна, потом сплюнула, прополоскала рот и пояснила. — Тебе, Янис-Эль. Потому что его репутация — как Отрезанные горы. Неприступна, белоснежна и холодна.

Тем не менее Джоанна свое согласие поприсутствовать на тренировках дала, и Янис-Эль решила, что в очередной раз убила двух зайцев (однозначно рыжих!) одним выстрелом. И себе «алиби» создала, и Джоанну можно будет самозащите подучить.

Первая учебная неделя прошла вполне обычно. Разнообразие внесли лишь уроки танцев. Столько Янис-Эль не танцевала никогда в жизни. Когда выяснилось, что она, в отличие от многих других студентов, делает это уверенно и вполне умело, дора Лотинфельт с танцпола ее уже не отпускала. В итоге к концу урока Янис-Эль мечтала всех своих однокурсников убить с особой жестокостью. За оттоптанные ноги и нескончаемый поток плоских пошлых шуточек, на которые и обижаться-то глупо, и терпеть — сил нет.

Помимо основной программы Академии, по-прежнему приходилось уделять время занятиям с мэтром Шуппе и с Марикой, которая бесконечно обрадовалась тому, что за каникулы ее подопечная научилась гасить свечу одним лишь ментальным посылом.

— А зажигать? — тут же спросила она, и Янис-Эль поразилась, как это она не додумалась до подобного сама.

Урвав кусочек свободного времени, Янис-Эль, как и планировала, сходила в библиотеку, чтобы почитать про белых кадехо. Но — увы! — особо библиотекарь ей помочь не смог. В собрании военной Академии большого выбора книг по магическим существам просто не было. В отличие от Школы магии. Еще один повод все же попасть туда.

Состояние дядюшки Титуса не менялось. Мэтр Шуппе начал поговаривать, что надо бы его куда-нибудь — того-с — сплавить. Отдавать дядюшку в дурдом было как-то совестно, и Янис-Эль было решила написать во фьор Моберг — мол, забирайте родственничка. Остановила ее мысль, что в ответ на такое письмо вполне можно было ждать появления в Академии фьорнанга Дитер-Сура Моберга собственной персоной. И тогда во весь рост встанет проблема «пятничной я», сильно отличающейся от «я» «понедельничной».

Янис-Эль решила задачу радикально: наняла людей, которые подрядились отвезти «дорогого дядюшку» во фьор Моберг и оставить его там на попечении прочих родственничков. Избавившись от ответственности за Титуса, она почувствовала такое облегчение, словно все это время носила дядюшку у себя на закорках. Теперь Янис-Эль искренне наслаждалась спокойствием и размеренным течением жизни. После бесконечной нервотрепки и свистопляски, в которые превратились ее короткие зимние каникулы, учеба в Академии стала просто бальзамом на раны. В прямом смысле этого слова. Даже синяки наконец-то сошли, и рука перестала тянуть и дергать после того, как над ней поколдовала госпожа Марика.

Сыскное агентство по-прежнему приносило устойчивый доход, который Янис-Эль тут же вкладывала в развитие своего второго бизнеса — портняжного. Эльфийка пьён Торин-Тор — поначалу мрачная и напряженная — постепенно как-то оттаяла, изменилась и влилась в тесный коллектив. Янис-Эль взяла над ней своеобразное шефство. Озаботилась тем, где девушка живет, а когда поняла, что денег, которые та зарабатывала в сыскном агентстве, на нормальную жизнь не хватает, предложила ей более высокооплачиваемое место продавщицы в своем первом модном салоне.